Россиянка Олеся Стогова живет в Санкт-Петербурге вместе со своим молодым человеком Ильей Трифоновым. Он гражданин Беларуси, но давно работает в соседней стране.
Этим летом парня отправили в командировку в Минск. Олеся отправилась с ним — сюда пара приехала 25 июля. Две недели все было прекрасно, а вечером 9 августа Олесю и Илью задержали в центре города.
Россиянка настаивает: кроме как похищением это никак не назовешь. Она уже подала заявление в белорусскую Генпрокуратуру (текст документа есть в редакции) и намерена призвать виновных к ответу, пишет tut.by.
Олеся работает аналитиком, поэтому работать удаленно для нее не проблема: главное, чтобы был ноутбук. В Минск девушка ехала по своему желанию:
— Молодой человек спросил меня, хочу ли я поехать с ним. С радостью согласилась: я уже была несколько раз в Минске до этого, мне очень нравится страна и город, его я обожаю. Две недели мы работали, гуляли, наслаждались. 9-го числа Илья проголосовал на выборах, и мы решили просто пройтись по городу. В принципе так проходил наш каждый вечер: погода жаркая, хорошая, лето.
Девушка отмечает, что они шли по проспекту Независимости около цирка и специально не хотели сворачивать в сторону парка Янки Купалы к Немиге. Молодые люди предполагали, что в том районе будут собираться протестующие и не хотели попасть в их число. Там, где они гуляли, все было, как в обычный воскресный вечер: ездят машины, гуляют люди — ничего особенного. А вот то, что произошло потом, запомнится россиянке надолго.
Из заявления Олеси в Генпрокуратуру:
«Примерно в 21.00 мы пересекли улицу Янки Купалы по проспекту Независимости. Перед собой, на тротуаре, увидели шеренгу сотрудников милиции в тканевых масках (темно — синяя форма с красной оторочкой по швам, на груди надпись „мiлiцыя“). Мы подошли к ним, спросили: „Можем ли мы пройти дальше, вдоль проспекта Независимости?“. Кто-то из них ответил: „Нет“. Я спросила: „Почему?“. Ответа не было. Милиционеры расступились с приглашающим жестом руки. Мы обрадовались и прошли вперед уверенно и спокойно, не ожидая чего-либо плохого, потому что в РФ сотрудники силовых ведомств пропускают людей, если их безопасности ничего не угрожает. Через пару шагов несколько милиционеров схватили нас со спины за руки и стали толкать в сторону автобуса, который находился на тротуаре и не был виден из-за шеренги. От неожиданности и страха я схватилась за своего парня. Мы стали кричать: „Что происходит? Куда вы нас тащите?“. Нас стали толкать сильнее, подошло еще несколько милиционеров, и они начали избивать нас резиновыми дубинками и грубо заталкивать в автобус (автобус ничем не отличался от обычного городского транспорта, отсутствовал регистрационный номер)».
Олеся и ее молодой человек провели в этом автобусе около 3−4 часов, хотя милиционеры говорили, что они не задержаны. Все это время никому из находящихся в автобусе (таких людей было еще восемь) не позволяли пить воду, курить, звонить близким, чтобы сообщить о случившемся. А если кто-то пытался нарушить эти правила — били дубинами:
— В итоге нас не отпустили, хотя обещали. Просидели в автобусе мы примерно до трех часов ночи, пока не приехал автозак с омоновцами. Нас выстроили вплотную лицом к борту автозака. Потом затолкали в него, помещая по два и более человека в одну камеру, и повезли в ЦИП на Окрестина.
Олеся вспоминает: когда задержанные выходили из автозака, на улице уже были выстроенные в «коридор» омоновцы. В руках они держали щиты и дубинки. Девушка говорит, что мужчин били целенаправленно и заставляли бежать. Олеся замыкала цепочку.
— Уже внутри нас снова выстроили лицом к стене. Заставляли снимать украшения, шнурки, другие личные вещи. Тех, кто это делал, сразу уводили в кабинеты. Я стояла и повторяла: «Я — гражданка РФ, свяжитесь с посольством. Не трогайте меня, я ничего не сниму. Кто вы? За что я задержана?». Тогда ко мне подошел работник тюрьмы, схватил за шею, дважды ударил лицом в стену и сказал, что сейчас объяснит мне, как правильно стоять, если я, с… а, не поняла этого.
Дальше, по словам Олеси, этот же сотрудник еще сильнее прижал ее лицо к стене и начал бить палкой по внутренней поверхности бедер.
Из заявления Олеси в Генпрокуратуру:
«Я повторяла: „Я — гражданка РФ. Не трогай меня“. Он ответил: „Мне п… й кто ты. Я тебя и твою Россию в… у“. Я сказала, что он ответит за каждый мой синяк. Он спросил, из какого я города. Я ответила: „Из Питера“. Он тут же сказал: „Б…, это из Питера. Я ее трогать не буду“. Отошли в сторону и стали бить наотмашь дубинками по ногам парня справа от меня, пока тот не упал на колени. По коридору за нашими спинами ходила женщина в белом халате, спрашивала у задержанных фамилию, имя, отчество, дату рождения, город. О состоянии здоровья не спрашивала ничего. Я стояла в коридоре часа два (было уже приблизительно 6 часов утра). Меня не трогали. За это время я видела, как жестоко и зверски избивают прибывших позже людей. Работники тюрьмы били дубинкой людей по ногам, по рукам, по животу, по голове и в область паха. Били с сильным замахом, не экономя сил, от ударов кровь разлеталась на расстояние до 3 метров. Тюремщики получали удовольствие, улыбались, смеялись. Людей заставляли раздеваться до трусов, милиционеры били их по голому телу дубинками».
Олесе запомнилось, как одной из сокамерниц стало плохо: началась рвота и диарея. Девушка попросила сотрудников изолятора вызвать скорую помощь. Вместо этого Олесю увели на допрос к трем мужчинам в штатском.
— Они вели видеозапись, допрашивали меня, записывали мои показания. На обратном пути сопровождающий меня милиционер отошел, подошла женщина в милицейской форме, толкнула меня в стену, приказала поднять руки над головой и стала поочередными ударами раздвигать мои ноги. Стала кричать, что я неправильно стою, бить меня лицом о стену. Болевым приемом заломала руку, ударила под ребра, потом с силой бросила меня на пол на колени, — вспоминает девушка. — Потом за шею прижала мое лицо к полу и стала кричать: «Поняла?».
Только после этого Олесю, как она говорит, затолкали обратно в камеру. И сказали: «В следующий раз не будешь звать скорую».
— Но зато потом принесли какие-то таблетки, — добавляет девушка. Это только один момент, не говоря уже о других. Например, по ночам сотрудники ЦИПа могли открыть камеру и вылить ведро холодной воды на девушек, чтобы не давать им спать.
Из заявления Олеси в Генпрокуратуру:
«На третьем этаже меня затолкали в камеру № 18, где находилось уже 16 девушек (со следующего дня до момента моего освобождения нас в камере было 37 человек). Камера 4 на 4 метра, параша (это невозможно назвать туалетом) занимала 1 на 1,5 метра. В камере находились две двухъярусные кровати, стол, две скамейки. Постоянно горел очень яркий свет.
На протяжении четырех суток (время моего заключения в тюрьму) было очень жарко, душно, женщины, находящиеся в камере, регулярно теряли сознание. Скорая помощь, медики нас не посещали, доврачебная медпомощь не оказывалась, нас не кормили трое суток, на четвертые дали овсяную кашу, непригодную для употребления, был доступ только к воде из крана (вода холодная). Нам не предоставляли возможность сообщить о себе своим родственника, отказывали в передачах, мы не получали ничего. Не было прогулок, не предоставляли возможность принять душ, не выдавали туалетную бумагу, не предоставляли абсолютно никаких гигиенических принадлежностей, даже гигиенические прокладки. Тюремщики запрещали днем лежать, возможности для сна не было. Любые просьбы игнорировались или за них было физическое наказание».
— Вообще, все время в ЦИПе мне максимально ясно давали понять: от того, что я из России, мне будет только хуже. Девочки в камере тоже наблюдали и говорили, что как только я выскакивала с криком «я гражданка Российской Федерации, позовите мне кого-нибудь из посольства», то милиция отвечала: «Ты сдохнешь в этой камере, мы тебе никого не позовем», — вспоминает девушка. — Наверное, если сравнивать с обращением с мужчинами, это было менее жестоко. Но я хочу напомнить, что мы были не задержаны, а схвачены, похищены, утащены. Никому из нас не говорилось, что мы что-то нарушили, никому не говорилось, по какой статье обвиняют, кто люди, которые нас тащат в автозаке.
Кстати, молодого человека Олеси на второй день в ЦИПе этапировали в Жодино. Илья до сих пор мучается с коленями, потому что постоянно заставляли на них стоять в неудобных позах.
— Если так можно сказать, ему повезло. Конечно, были палкой, унижали, издевались, но в самый ужас он не попал. Как мы поняли, он начался только 10−11 числа.
О том, где находится Олеся, правозащитники и знакомые узнали только благодаря освободившимся ранее сокамерницам. Они сообщили о ситуации в посольство Российской Федерации.
— За эти четверо суток я не подписывала документы, не было суда, не было протокола. Мои просьбы сообщить в посольство о моем похищении игнорировались со стороны работников тюрьмы, но представители посольства не выходили со мной на связь даже после того, как им стало известно обо мне, — признается Олеся. — Не знаю, как судиться с ними, но у меня к посольству серьезные вопросы.
Девушке удалось выйти с вещами благодаря стечению обстоятельств: когда 14-го числа на Окрестина приехал замминистра внутренних дел Александр Барсуков, девушек перед освобождением вывели во двор. Олеся стала громко заявлять, что она гражданка России и ей нужны вещи прямо сейчас. Чиновник услышал это и велел вернуть ей их. Остальные (в том числе и ее молодой человек Илья) получили свои вещи лишь через 4−5 дней после освобождения.
Олеся считает, что в ее отношении (при похищении, доставлении и удержании в ЦИП) «неизвестные работники внутренних дел и внутренних войск совершили преступления, предусмотренные статьей 128 УК РБ». В своем заявлении девушка попросила провести проверку действий сотрудников органов, уведомить ее о результатах и привлечь виновных к уголовной ответственности.
— Нельзя такое замалчивать и оставлять как есть. Обязательно все фиксировать, отправлять заявления. Если мне повезет и это дойдет до суда, нужно, чтобы остались какие-то свидетельства: что я говорила, жаловалась. Это похищение, это «уголовка». Я надеюсь, что найду в России адвокатов, которые смогут добиться правосудия.
В Россию Олеся вернулась только 21 августа. Ее молодой человек вышел из заключения на день позже, потом девушка консультировалась с правозащитниками, фиксировала повреждения с врачами и подавала жалобу в прокуратуру. Олесю уже спрашивали знакомые, не боится ли она поднимать свою проблему в Беларуси. Девушка настроена решительно:
— Если я уже пережила эту жесть… И чуть не умерла в той камере. Теперь я обязана об этом рассказывать и не молчать. Девочки из моей камеры тоже оставлять все без разбирательства не намерены. Мы нашлись в интернете, общаемся, свидетельствуем друг другу — этого не скрыть.